Но не о той тишине речь. В городе есть другой шум. Старик называл его призрачным, потому что он состоял не из привычных звуков, а из обрывков чужих чувств, мыслей, всплесков эмоций, невнятного шепота, как если бы тысячи призраков из сказок жили у искусника в голове. Вся эта какофония сливалась в нестройный гул, стихающий к ночи и нарастающий днем, но не замолкающий никогда. Толлеус слышал его с рождения и привык к нему, как привыкают к плеску волн. Старик понятия не имел, что это такое. Знал только, что шум как-то связан с людьми. Поскольку за городом, вдали от человеческих поселений и мирской суеты, было тихо.
Определить природу гомонящих призраков искусник не смог: наставники лишь разводили руками, никто не слышал ничего подобного. В книгах тоже не было упоминаний. Правда, этот гомон не был плодом больного воображения. В здании тюрьмы, и только в нем, призраки шептали совсем-совсем тихо. Это был ключ. Толлеус даже определил в системе безопасности соответствующее плетение и смог восстановить из фрагментов его основу. Но оно потребляло много маны – совсем как защитный пузырь, так что о постоянном использовании не могло быть и речи. Да это и не требовалось: старика шум практически не беспокоил. И лишь сейчас, когда внезапно наступила тишина, старый искусник ощутил всю прелесть окружающего безмолвия. Даже мыслить стало как-то легче. Это также повышало настроение.
Толлеус выбрал целью своего путешествия Беллус: ближайший крупный город, всего три дня пути. А там видно будет. Сразу далеко планировать нет смысла. Может, дряхлое тело и этот срок в дороге не сдюжит.
Дорога хорошая – все-таки столичный тракт. Имперская гвардия и большая часть гарнизона озабочены поимкой оробосских налетчиков, прорывающихся через горы. Так что волноваться не о чем, в пути никто не побеспокоит.
Дом Толлеус продавать не стал. Быстро это не сделать. И видимость создается, будто он еще вернется. Мебель и другие крупные вещи тоже пришлось бросить. Вдумчиво старик собирал только самое необходимое: кошелек с манокристаллами сунул в потайной карман, сундучок с амулетами и прочим искусным скарбом определил под облучок, монеты разного достоинства за неимением подходящей тары ссыпал кучей в горшок, завернул в дерюгу и прикрыл плетением невидимости. Дальше начались трудности. Ни времени, ни желания, ни большого опыта путешествий у Толлеуса не было. Поэтому он недолго думая вытащил прямо на пол кладовой большущий сундук, в котором годами хранился разный хлам, и попросту покидал в него разные полезные и не очень полезные вещи, что попадались под руку: одежду, кухонную утварь, книги и прочее. В результате сундук едва удалось затащить в повозку, хоть старик и помогал себе Искусством.
Теперь все проблемы и хлопоты, боги и чародеи остались позади и с каждым стуком железной подковы становились еще дальше. Где-то совсем близко запел соловей, и на душе у старика стало легко и радостно. Как будто сбросил тяжелый груз.
Местность все понижалась. Стройные сосны редели и мельчали, пока последние чахлые деревья окончательно не исчезли из виду, уступив место камышу и мху, а местами даже широким лужам, затянутым ряской. Лишь кое-где еще торчали засохшие остовы деревьев – молчаливые свидетели лучших времен. Прежде широкая дорога сузилась до одной колеи. Теперь, если попадется встречный экипаж, не разъехаться. Толлеус знал, что в это дождливое время года движение здесь практически замирает. Купцы даже в сухой сезон предпочитают пользоваться имперским трактом. Им проще сделать большой крюк, зато по широкой дороге, вдоль которой полно постоялых дворов и деревень.
Повозка тащилась еле-еле, местами увязая по самые ступицы в раскисшей колее. Все-таки не в добрый час старик решил срезать дорогу, сэкономив день пути. Благо по-настоящему серьезные топи были значительно южнее. Здесь же в особо жаркие годы и вовсе пересыхало так, что можно было пройти весь путь пешком, не замочив ног. Безрадостный однообразный пейзаж действовал угнетающе. Успокаивало лишь то, что добрую половину заболоченной колеи Толлеус уже благополучно миновал и даже с такой черепашьей скоростью успевал до темноты выбраться на тракт.
Неожиданно повозка клюнула вперед и опасно перекосилась на один бок. Искусник слегка зазевался с управлением. Переднее колесо съехало с дороги и сейчас же провалилось в невидимую яму. Уставшая лошадь, испуганно всхрапнув, инстинктивно дернулась, но тут же сдалась, понуро опустив голову: засела телега крепко.
Час прошел в бесплодных попытках выбраться. В ответ на понукания своего незадачливого возницы животное лишь вяло перебирало ногами, размесив копытами и без того плохую дорогу в кашу неаппетитного вида. Нет, ну это ж надо! «Повозка у вас высокая, проедете!» – убеждал местный фермер. И он поверил! Старик в сердцах стегал кнутом ни в чем не повинную лошадь. Старый пень, срезать решил!
– Пошла, кляча! – в отчаянии скомандовал Толлеус и, закашлявшись, устало присел на лавочку. Отдышавшись, посмотрел назад – сочащаяся из земли вода уже почти скрыла колеи, оставленные колесами.
«Что же за невезение!» – пожалел старик сам себя. Надо бы подтолкнуть. Конечно, не руками – это удел молодых и сильных. Однако и он кое-что мог сделать.
Поудобнее перехватив посох, искусник ударил в зад повозки. Она лишь вздрогнула. Доска из заднего борта с треском вылетела со своего места и, свистнув над головой старика, улетела далеко вперед. Толлеус сплюнул. Подтолкнул, называется…